James Dean. A Biography, Val Holley, 1995

Перевод: Наталия Николаева для james-dean.ru

Джеймс Дин: введение

В 1951 году студия CBS на бульваре Сансет и Гауэр-стрит в Голливуде была в шатком положении. Тем летом телешоу компании, начинавшие свой всего только второй сезон в Голливуде, быстро выталкивали радио в дверь студии. Несколько лучших программ не были продлены на осенний сезон и актерам радио, годами стабильно имевшим работу, посоветовали искать другой заработок. Неразбериха и нервозность в редакции радио были пропорциональны возбуждению и духу авантюризма, царившим на телевидении. «Будущее телевидения, – говорил один успешный агент, – будет зависеть от молодых талантов, взращенных в своей среде, потому что киношники слишком застыли в своих методах, чтобы учиться у телевидения».

Последние советы и сплетни неизбежно просачивались из студии CBS на Парковку Теда по соседству. Заведение Теда было не просто временной работой для бедствовавших молодых людей, мечтавших стать актерами, это был бассейн отеля Беверли-Хиллз в демократичном варианте: место, где вас могут заметить и открыть. «Несколько парней работали там, – вспоминал один из «питомцев» парковки. – Все мы были буквально голодающие актеры, мы были готовы и стремились схватить, что попадалось, почти без разбора». Тед платил доллар в час без вычета налогов. Но хозяин с сочувствием относился к положению своих работников и легко давал отгулы, чтобы они могли посещать кастинги. Режиссеры и продюсеры, пользовавшиеся парковкой, были щедры на чаевые. И они могли взять вас на работу. Это был бы подарок небес для какого-нибудь безвестного юнца.

Одним из парней у Теда летом 1951 года был беспокойный двадцатилетний юноша, бросивший учебу в Калифорнийском университете в Лос-Анджелесе (UCLA). Ему не хватило терпения для академического театрального искусства и теперь он скитался по кастинговым офисам Голливуда. Часто он просил университетского приятеля подменить его на парковке, чтобы самому пойти на интервью. Он мог сказать, что его не будет четыре часа и отсутствовать целый день. «А иногда несколько дней, – вспоминал приятель. – Дошло до того, что я никогда не ожидал, что он появится, пока не видел его. Порой ему было даже негде спать и он спал в машине, старом драндулете, на котором он любил гонять. Выжимал из него, все что можно. А как ему нравилось водить настоящую машину, когда доводилось».

Одним из клиентов Теда тем летом был разнообразно одаренный человек лет тридцати пяти, режиссер летнего радио шоу CBS «Она же – Джейн Доу» (Alias Jane Doe) с Люрин Татл (Lurene Tuttle) в главной роли. Он был изящен, убийственно остроумен и имел хорошие связи в театральных  кругах обоих побережий. «Брюнет, носил очки, был женоподобным, не предосудительно, но очевидно», – вспоминал другой работник парковки. И ему нравились красивые молодые люди – чем моложе, тем лучше.

Недоучившийся студент Калифорнийского университета встречал у Теда многих режиссеров и продюсеров, но ни один ничего не сделал для него. Потом однажды он припарковал машину режиссера шоу «Она же – Джейн Доу» и пробежала искра. Они выпили вдвоем кофе и режиссер, всегда в поиске таланта в сочетании с приятной внешностью, увидел перспективы. Он сказал недоучившемуся студенту, что мог бы его взять в «Она же – Джейн Доу». Скоро он действительно позвонил молодому человеку, тот прошел прослушивание и был принят на роль в нескольких сериях.

Итак, это простой классический сценарий, который повторялся и повторяется раз за разом с небольшими вариациями на всех гранях шоу бизнеса. Несмотря на простоту, он ускорил путь к славе одной из величайших легенд Голливуда – Джеймса Дина. Благодаря этой счастливой встрече с режиссером Роджерсом Брэкеттом, Джеймс Дин много раз в течение последующего года будет замечать, что оказался в нужном месте в нужное время, когда представлялись шансы для его карьеры. Роджерс Брэкетт прикладывал много усилий, чтобы познакомить Дина с влиятельными в Голливуде людьми. Вскоре, когда Дину понадобилось другое жилье, Брэкетт пригласил его поселиться в своей удобно расположенной квартире в Сансет Плазе, совсем рядом с бульваром Сансет. Изабель Дреземер, агент Дина, рассказывает: «Джимми пришел ко мне и спросил, что будет лучше для его карьеры: жениться на Беверли Уиллз (женщине, с которой он тогда встречался), или переехать к Роджерсу Брэкетту». Она достаточно знала Голливуд, чтобы догадываться о склонности Брэкетта, и спросила Дина, знает ли он, во что впутывается. «У меня может быть отдельная комната», – объяснил он. «Но Джимми, – возразила Дреземер, – а что ты будешь делать в те вечера, когда пьян? Драться, чтобы выгнать его?» «Я справлюсь», – настаивал он. Не только Дреземер удивилась этому новому укладу. «На парковке мы не знали, что это были за отношения, – сказал приятель, заменявший Дина от случая к случаю, – но мы беспокоились за Джимми. Он шел на риск, любой риск, который может окупиться».

После переезда к Брэкетту Дин пригласил Джеймса Белла, приятеля по студенческому братству из Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе, зайти в роскошную квартиру. Белла позднее рассказывал, что Брэкетт «влетел» в гостиную и предложил Белла чего-нибудь выпить. «Эй, парень-то голубой!» – пораженный, шепнул Дину Белла, пока готовился напиток. «Да, я знаю», – невозмутимо произнес Дин, ничем не показав, что заключение Белла его потрясло.

Почему бы Дин принимал комфорт и обаяние, которые мог предложить Роджерс Брэкетт? «Джимми использовал возможности, – говорит Изабель Дреземер. – Он готов был ухватиться за любого, кто мог для него что-нибудь сделать». Но Брэкетт был не только полезный, но и крайне привлекательный и интересный человек. «На Дина должны были произвести впечатление талант и стиль Роджерса и, прежде всего, его огромный запас сведений из истории, легенд и сплетен мира кино от Д.У. Гриффита до Тельмы Тодд, до Пола Берна, до любого, кто может оказаться в центре скандала сегодня утром», – говорит близкий друг Брэкетта. «Роджерс, каким его впервые повстречал Дин, должно быть был очаровательным и полным забавных выдумок: искушенный дух, который мог заставить вас одновременно смеяться над голливудской фабрикой грез и понимать ее. И он мог быть таким же пылким в частной жизни, каким остроумным он был на публике».

Брэкетт и Дин вместе загорали у бассейна Сансет Плазы или в сопровождении друзей Брэкетта ездили в Тихуану на бой быков. Брэкетт репетировал с ним, в том числе Гамлета. В воскресенье они часто приезжали в пляжный коттедж художника по костюмам Майлза Уайта, где Брэкетт, Уайт и другие приятели выпаливали друг другу неприличные эпиграммы и последние интриги Нью-Йорка, а Дин молча сидел в уголке, потягивая пиво. «Мы с Роджерсом были такие хорошие друзья, что мне не беспокоило, что он привез с собой партнера, – говорит Уайт. – Это не было вторжение». Уайт знал Дина только по прозвищу, данному Брэкеттом: Гамлет; только спустя годы Уайт понял, что его молчаливым гостем был Джеймс Дин. «Я просто думал, что это был один из красавцев Роджерса», – признается Уайт. – Он был во вкусе Роджерса».

Брэкетт работал рекламным агентом в Foot, Cone & Belding и режиссировал «Она же – Джейн Доу» для одного из клиентов фирмы. Совсем скоро после переезда Дина в Сансет Плаза шоу прекратилось и Брэкетт получил от фирмы Foot, Cone & Belding предложение продюсерской работы на телевидении в Чикаго. Той осенью радио в Голливуде было в неустойчивом положении: «Если вы думаете, что воротилы кино беспокоятся о возможных разрушительных последствиях, которые может иметь развитие телевидения, вы должны какое-то время подержать на плечах голову руководителя на радио», – бестактно заметил один журналист. Брэкетт увидел письмена на стене и согласился на работу на телевидении в Чикаго. Дин старался стоически принять эту новость, но ему недавно пришлось выдержать другие внезапные удары судьбы, делавшие его бездомным, поэтому сохранить такую видимость было слишком трудно. Мать Брэкетта нашла его в ванной плачущим вскоре после того, как ему сообщили о переезде. Дин сам того не желая привязался к Брэкетту, его доброте и боялся, что его покинут. Дин схватился за возможность сопровождать Брэкетта в Чикаго, но по приезде стал проявлять непоседливость. Поэтому Брэкетт, рассчитывавший получить работу в Нью-Йорке в скором будущем, купил Дину билет на Twentieth Century Limited и отправил его в Нью-Йорк. Молодым актерам Нью-Йорк давал неограниченные возможности, но Дин приехал без какого-либо плана наступления. Сначала город показался ему таким пугающим, что большую часть времени он проводил в кино, растратив почти все деньги, полученные от Брэкетта и других друзей. Со временем он освоился и за последующие два с половиной года у него собрался впечатляющий перечень сыгранных ролей.

Но когда он вернулся в Калифорнию, чтобы начать свою короткую, но стремительную карьеру в кино, он приложил все усилия, чтобы удалить следы фактов своего раннего пребывания в Голливуде. Реклама, распространявшаяся студией, где он работал, и интервью, которые он скармливал журналистам, не делают и намека, на то, что он был выручен с парковки и отправлен в Нью-Йорк благодаря поддержке старшего по возрасту обожающего мужчины. Вместо этого можно было прочесть, что профессором Хиггинсом для Дина стал Джеймс Уитмор, актер театра и кино, чей семинар Дин посещал после того, как оставил университет.

Автор колонки светской хроники Хедда Хоппер спросила Дина, кто больше всего помог ему на пути к успеху в Голливуде. Он ответил: «Всегда есть в жизни человек, который раскрывает вам глаза, показывает ваши ошибки и побуждает к поиску собственного пути. В моей жизни таким человеком был Джеймс Уитмор. Он убеждал меня поехать в Нью-Йорк и, подкрепленный его знанием театра и того, как надо работать, я поехал. Когда я вернулся на студию Уорнер Бразерс, Уитмор был там. Я хотел поблагодарить его за доброту и терпение».

По словам Дина, Уитмор сказал, что не требуется благодарности и что Дин, без сомнения, сделает для кого-нибудь то же самое. «Я старался передать это другим. Думаю, я был полезен молодым актерам. Только так можно отплатить Джеймсу Уитмору», – заявил он. Подобные утверждения он делал журналистке Луэлле Парсонс. Дин сказал ей, что встреча с Уитмором была переломным моментом в его зарождающийся карьере. И самое лучшее, что может сделать молодой актер – изучать работу Уитмора.

Уитмор действительно советовал Дину ехать в Нью-Йорк, но ему это советовала и Изабель Дреземер, и другие, желавшие, чтобы его карьера развивалась наилучшим образом. «Я настаивала, чтобы он ехал в Нью-Йорк для участия в театральных спектаклях, что могло помочь ему получить признание», – говорит Дреземер. В случае с Уитмором Дин спросил у него совета, как распорядиться своей жизнью. «Это был просто разговор за кофе, мы говорили часа два», – вспоминал Уитмор. Он просил меня посмотреть телепрограмму с его участием, а в это время Джимми не знал, стать ли в идеале киноактером или что. И я сказал Джимми: «Иди и выясни для начала, актер ли ты». И я считаю, что Нью-Йорк был лучшее место, чтобы это выяснить».

Дин убеждал журналистов, что он ринулся в Нью-Йорк, как только поучение слетело с уст Уитмора, но это было не так. Телепрограмма, которую он просил Уитмора посмотреть, была «Первая гора» (Hill Number One), вышедшая к Пасхе. Она была в эфире за семь месяцев до отъезда Дина в Нью-Йорк. Хотя совет Уитмора и оказался хорошим, не он был непосредственной причиной отъезда.

Еще два довода ослабляют позицию Дина. Непосредственно перед переездом ему наконец повезло с  регулярной работой; За неделю до того, как Дин уехал из Голливуда, он снимался в двух фильмах. «Парень, которого мы считали рядовым любителем, стал получать эпизодичские роли, – вспоминал университетский приятель. – А актеров «посильнее» из нашего кампуса на студиях отвергали».

Он бы не снялся с места в такое благоприятное время, если бы не чувствовал зависимости от Брэкетта. Кроме этого была неподготовленность, с которой он заявился в Нью-Йорк, была знаком быстрого и внезапного переезда. Если бы он собирался последовать совету Уитмора, он мог бы начать налаживать контакты и намечать кастинги раньше, чем он сделал. И так вышло, что контакты, которые он в итоге завел, были по рекомендации Брэкетта и его друзей, а не Уитмора.

Роджерс Брэкетт был ключом к карьере Дина. Он поселил его у себя, когда почти никто не верил в него. Накормил, одел и дал работу; продумал и оплатил его переезд в Нью-Йорк. Наконец, он представил Дина продюсеру, который впервые вывел его на бродвейскую сцену. Разумеется, никто не будет отрицать, что важнейший перелом произошел в карьере Дина, когда его задействовал  режиссер Элиа Казан в главной роли в фильме «К востоку от рая». Но в 1951-1952 годах Брэкетт, бесспорно, был самым влиятельным человеком в жизни Дина.

Почему же позднее Дин сосредоточился на Джеймсе Уитморе, не отдавая должного Брэкетту? Композитор Алек Уайлдер, лучший друг Брэкетта и преподаватель Дина, предложил такое объяснение: «Я считаю, – писал Уайлдер, – что когда Джимми стал звездой, он был в ужасе от мысли, что его гомосексуальные связи могут быть раскрыты. Это было задолго до эпохи «Все наружу» ( «Let it all hang out»). Кроме того, Джимми не был особенно умен и он был очень молод». Уайлдер сожалел, что публика не знает правды о том, как начинал Дин: «Они проглотили крючок, леску и поплавок рекламы, которую Джимми позволил распространять о себе и это, в свою очередь, было еще больше искажено наглой ложью, которую он сам говорил о своем прошлом».

Споры о том, кто такой Джеймс Дин, не остывающие четыре десятилетия спустя после его смерти, вызваны усилиями самого Дина пустить прессу и публику по ложному следу в том, что касается его личной жизни.

Очень разные объяснения выдвигали его поклонники, его друзья и возлюбленные, его коллеги по театру и кино, его семья и соседи в Фэрмаунте, штат Индиана.

В сентябре 1956 года Эвелин Уошберн Нильсен, жительница Индианы и друг семьи Дина, решительно встала на его защиту против посмертных обвинений в том, что он был несговорчивым,  безответственным и одержимым скоростью. «Истории, которые распустил о нем Голливуд, многим было интересно читать, но его близких от них тошнило, – писала Нильсен. – Если бы люди только знали, как Джимми рос, никакой тайны бы не было». Потом она невольно сделала свое главное заключение. «Люди, знавшие его лучше всех в Фэрмаунте, никогда не поверят, что он был кем-то иным, кроме как хорошим, чувствительным, тихим парнем, которого они помнят и до, и после того, как он стал голливудской знаменитостью».

Замечания Нильсен говорят гораздо больше о Фэрмаунте, чем об актере. Городок, подаривший миру Джеймса Дина, всегда отказывался признавать о нем то, что хотя и было «нетипичным для Индианы», было правдой. Некоторые жителя сотрудничают с биографами на условии, что те обещают не писать ничего о его гомосексуальных связях.

Умышленная слепота по отношению к богемной жизни Дина в Нью-Йорке и Голливуде – угрюмая раздражительность, беспорядочность и заметная способность сбивать с толку – стали яркой чертой жизни Фэрмаунта. Отчасти причиной этому стало еще одно из прикрытий Дина: в его письмах домой не упоминались Роджерс Брэкетт, Алек Уайлдер, его девушки и парни, что заставляло его семью верить в то, что он остался незапятнанным  «шатрами нечестия».

«Проклятие, я повторял это, пока мне не стало противно повторять, – твердил дядя Дина Маркус Уинслоу репортеру в 1973 году. «Джим Дин был как любой малыш, который вырос в этом городе. Но Голливуд и остальной мир просто отказываются верить этому». Короче говоря, для Фэрмаунта настоящий Джим остался в статичном состоянии после того, как уехал из города в мае 1949 года в Южную Калифорнию.

Резким контрастом к этому благостному описанию в духе «Американской готики», со слов некоторых профессионалов, работавших с Дином, вырисовывается портрет с чертами агрессивности и эгоизма. Вскоре после смерти Дина, Элиа Казан публично заявлял о проблемах, которые были у них во время съемок «К востоку от рая». «Покойный Джимми Дин был очень трудным, и чаще всего, совершенно невыносимым человеком. Он вступал в конфликты с другими актерами и съемочной группой, и пытался испортить хорошие сцены Джули Харрис». Дэниэл Манн, поставивший спектакль  «Имморалист» на Бродвее, вспоминал, что у Джимми не было великодушия, вежливости или понимания на сцене.

Сам Дин мало может помочь прорваться сквозь путаницу; иногда в письмах друзьям он признавался, что понятия не имел, кто он. Это отсутствие осознания себя помогло превратить его в универсальную икону: поклонники из самых разнообразных сфер жизни отождествляли себя с образом, который он создал в трех своих главных ролях: Кэл Траск в «К востоку от рая», Джим Старк в «Бунтарь без причины» и Джетт Ринк в «Гиганте». Его отождествление с экранным образом было столь сильным, что поклонники часто перенимали его экипировку на экране, и игнорировали совершенно очевидные детали реальной жизни. Например, любители ретро-автомобилей чаще появляются на мемориальных мероприятиях за рулем 1949 Mercury, автомобиля из фильма «Бунтарь без причины», чем моделей Порше или MG, которые были в повседневной жизни Джима.

В наше время первый вопрос, который задают о Джеймсе Дине: «Он был гей?» Последние биографические исследования свидетельствуют, что он действительно был геем, но те самые источники, связи с которыми стали основой для этих «разоблачений», оспаривают данный вывод. Как недавно сказал Джонатан Гилмор: «Я так же против вывода, что Джимми был «гомосексуалистом» и «геем», как и против утверждений, что он стопроцентный гетеросексуал".

«Я там был, – продолжает Гилмор. – Я был связан с этим в Нью-Йорке и Голливуде. Я знал людей, с которыми он спал, и знал, с кем он не был. И у Джимми, и у меня были отношения с девушками. Когда Джимми снимался в фильме «Бунтарь без причины», я познакомил его с парнем из старшей школы в Голливуде, актером и танцором, которым сам сильно увлекся. Джимми тоже считал его привлекательным, и я знаю, что тем летом между ними что-то было».

«Вот как – не черное и не белое. Джимми считал себя исследователем, который делает открытия в жизни, в разных вещах, в сексе. У него ни о чем не было законченных выводов. Для Джимми законченный вывод противоречил бы его почти бесконтрольной потребности стремиться выйти за границы, установленные другими. Определить себя как «гей» вызвало бы большое стеснение,  хотя он мог с удовольствием это изображать. Он бы первый посмеялся при мысли назвать себя как-то иначе, чем исследователь. Вот слова, сказанные им мне: «Если ты не хочешь рисковать, ты не сможешь делать открытия».

Гомосексуализм вызывал у Дина внутренний конфликт, мягко выражаясь. В каком-то смысле его отношение к этому было явно либеральным для пятидесятых. Похоже, он не испытывал неловкости, исполняя роль Башира, арабского сводника-гомосексуалиста, притом довольно грязного, в спектакле «Имморалист». Он также не возражал во многих случаях, против соседа по комнате-гомосексуалиста, что было скорее правилом, чем исключением, когда он жил вместе с мужчиной.

Тем не менее, когда дело касалось семьи или женщин, с которыми он находился в романтических отношениях, хотя бы время от времени, Дин был щепетилен относительно близости к гомосексуалистам и научился мастерски скрывать или лгать о ней. В старшей школе он часто общался с Джеймсом ДеУирдом, известным священником уэслианским методистом, прекрасно зная, что ДеУирд был геем. Но он не хотел, чтобы создавалось впечатление, что он сам был той же ориентации. Однажды ДеУирд пригласил его и Бетт МакФерсон, учительницу рисования, с которой Дин встречался. МакФерсон вспоминала, как ДеУирд суетился вокруг, когда готовил и накрывал на стол и, пока он не слышал, Дин изображал его и называл «ДеПед».

Как только МакФерсон поведала это, страшная гримаса исказила ее красивое лицо. «Но одно я могу вам сказать, – убеждала она, – Джимми не был таким. Разве что он мог совершенно измениться». Дин может быть и убедил МакФерсон, что презирал ДеУирда за его ориентацию, но по его собственной воле до конца жизни у него сохранялись более близкие отношения с этим священником, чем с ней. Манера принижать друзей-гомосексуалистов перед своими женщинами постоянно повторялась всю его жизнь. Он вводил в заблуждение свою девушку Диззи Шеридан относительно Роджерса Брэкетта, и Барбару Гленн, другую девушку, относительно своего соседа по комнате Джонатана Бейтса. Когда Дин жил в квартире Джонатана летом 1953 года, он пошутил в письме Гленн, что Бейтс полетел в Лондон не сам по себе, а на самолете.

Некоторые современницы Дина признавали, что они с Дином были любовниками: Диззи Шеридан, Бетси Палмер, Арлен Сакс (сейчас известная под именем Таша Мартел) и другие. Но даже в наше либеральное время немногие из мужчин сознавались, что были его сексуальными партнерами. Только Гилмор и Роджерс Брэкетт говорили об этом под запись.

Продюсер Тереза Хайден, знавшая Дина по спектаклям «Пугало» и «Имморалист», предостерегает против повышенного внимания к сексуальности Дина в ущерб его таланту. «Ну и что, даже если он был одним из «таких мальчиков»? – спрашивала она. – Это неважно. А важно, что хотя жизнь Джимми была короткой, он по-настоящему жил и, при его красоте, играл так, как другие актеры могли только мечтать».

Как он стал тем пленительным актером, которого мы знаем – важный вопрос для любого исследования, посвященного Джеймсу Дину. Еще в детстве он очаровывал родных, подражая кому-нибудь, или проявляя фантазию, и получал медали как чтец на собраниях Женского христианского союза умеренности. Подростком он был ключевой фигурой во всех пьесах, ставившихся в его маленькой старшей школе, и вошел в историю городка, победив на конкурсе декламаторов в своем штате. Однако в колледже большинство его однокашников-актеров сильно сомневались в его пригодности к актерской профессии. Только после занятий с Джеймсом Уитмором он нашел в себе свои уникальные  механизмы вхождения в образ.

Разумеется, публика стала связывать с его именем игру по Методу, это убеждение возникло вследствие его участия в фильме «К востоку от рая» Элиа Казана, одного из основателей Актерской студии. Особый талант Дина прекрасно служил выполнению тех задач, которые ставила перед собой Студия, но не наоборот. Он был слишком ранимым, чтобы принимать или терпеть резкую и часто уничижительную критику художественного руководителя Ли Страсберга.

Несомненно, Дин был от природы наделен качествами, которые ему не могла дать Студия. Печально, что он не мог быть достаточно податливым, чтобы принять то, что Студия могла дать ему. Франк Корсаро, художественный руководитель Студии в настоящее время, знал Дина и легко определил, что «его талант был инстинктивным; его техника была на нуле». Казан  был согласен с этим. «О технике Дина говорить не приходится, – писал он в автобиографии. – Когда он пытался играть пожилого человека на последних пленках «Гиганта», он выглядел тем, кем он был – начинающим актером».

В Дине было какое-то чувство поспешности, желание любой ценой пробиться наверх в актерской профессии как можно скорее. Ему не хотелось беспокоиться о таких деталях, как техника.

Студентов Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе поражало, что он мало заботится о том, чтобы стать разносторонне подготовленным, изучая костюм, грим, декорации, например, как это требовалось на театральном факультете.

Тем не менее, сигналы и посылы, исходившие от него с экрана, завораживали его поколение, и все последующие. Его сильной актерской стороной была способность проникнуть в жизнь своего героя. С этой способностью сочетались безошибочный инстинкт сцены и создания иллюзии непосредственности, когда казалось, что его реакции спонтанно вытекают из только что сказанного или сделанного. «Джимми был органичным в том смысле, что роль и его существо сливались воедино, – говорит Тереза Хейден. – Его дар в равной степени проявлялся в слове и в движении – и звук, и движение у него выходили одинаково блестяще».

Две присущие Дину черты еще больше способствовали актерской игре, одна внутренняя, другая – внешняя. Первая – некоторое затруднение при чтении. «Если у Джимми была читка с кем-то, – отмечает Джонатан Гилмор, – тогда либо партнер читал, либо Джимми бормотал, так что нельзя было понять, что он говорит. Потому что если он читал громко вслух, он запоминал большую часть своего текста. Ему было очень трудно читать и он не мог работать со страницей, поэтому у него уходило много времени, чтобы закончить несколько абзацев».

Дин умело скрывал этот недостаток, настаивая, чтобы ему подавали реплики устно, а не давали в руки сценарий на прослушиваниях или, когда он не мог избежать чтения, оправдывая промахи тем, что разбил или потерял очки. Но неспособность читать была в каком-то смысле благом, подобно тому, как джазовые музыканты часто имеют плохое зрение или совсем не знают нот. Эта неспособность освобождала его от печатной страницы и позволяла витать в своих импровизациях.

Как сын Индианы с ее традицией странствующих священников, спектаклей для торговли лекарствами и проповедников умеренности, Дин был завзятый рассказчик небылиц. Драматург Н. Ричард Нэш вспоминает, как пил пиво вместе с ним и Джеральдин Пейдж после представлений «Имморалиста», и слушал, как Дин травит байки. «Мы с Джерри визжали от смеха над ним, – вспоминал Нэш. «Она говорила: Джимми, это неправда!» Его рассказы были не ложью, а небылицами». Список коллег, попадавшихся в то или иное время на его обман, бесконечен. Когда они впервые встретились с Дином, вспоминает Алек Уайлдер, «Джимми начал сфабриковывать свое происхождение, тут же начал рассказывать мне какую-то глупую историю, чтобы от меня избавиться. Я был незнакомец и он собирался показать мне, что он крутой парень. Это была какая-то безумная история о пожаре в Чикаго, что-то в этом духе». Однажды в Нью-Йорке Дин привел в ужас режиссера Джека Гарфейна трагической семейной историей о "скелетах в шкафу", пока они куда-то шли вместе, и тут же переменился и улыбнулся, заметив, что Гарфейн попался на этот трюк.

Среди критических замечаний относительно актерской игры Дина особенно упорно звучит, что у него не было представления о времени и месте, в которых жил его персонаж. Его ругали за это даже при первом появлении на телевидении, в роли апостола Иоанна в спектакле «Первая гора» (Hill Number One). Нина Сколски, студентка его группы в университете, вспоминает, как спорила с ним, когда он сказал, что ничего не знает об апостоле, которого играет. «Как ты можешь играть роль и совсем не изучать ее историю?» – спрашивала она в отчаянии. Позднее, когда он участвовал в спектакле «Имморалист» (место действия пьесы – Алжир начала века), его друг Мэдисон Массер[1] жаловался: «Джимми играл Башира, как если бы это был педик с Третьей авеню.[2] У него не было никакого представления об историчности. Он  как будто играл американскую проститутку.»

Даже в «К востоку от рая», первом большом фильме, Дин не чувствовал необходимости изучать мир своего героя – Салинас, штат Калифорния,  1917 год. «Нет, роман я не читал, – сказал он в интервью. – Когда я работаю, мне вполне достаточно адаптации, а не первоисточника. Я знал, что если будут проблемы с предысторией парня, я смогу все прояснить у Казана». Справедливости ради, Казан не поручал ему изучать персонаж. Он чувствовал, что  при своей очевидной отчужденности по отношению к фигурам, олицетворяющим власть, Дин идеально подходит на роль. Но пока исполнительница другой главной роли Джули Харрис по собственной инициативе задавала вопросы, не оставляя без работы исследовательский отдел студии Уорнер Бразерс – А правда, что сахарная вата и кривые зеркала уже были в 1917 году? Можно ли посмотреть популярные журналы того времени? – Дин просто пребывал в задумчивости и жаловался на Калифорнию, пока ожидал начала съемок. Для него это было то же враждебное, полное хищников место, что и в 1951 году, когда он парковал машины.

Заметка в Hollywood reporter («Голливудский репортер») 15 февраля 1955 года: «Джимми Мерфи, парковщик в Ciro, пробуется на этой неделе на студии Уорнер, как дублер Джеймса Дина в фильме «Бунтарь без причины».

Прошло четыре года, и Голливуд забыл, что популярный теперь Дин некогда был просто таким же нетерпеливым парнем с парковки, отчаянно ставящим на один волшебный шанс стать лицом в массовке, дублером, коридорным или лакеем. Хотя его талант и фотогеничное лицо гарантировали, что в конце концов он будет замечен, из мрака безвестности парковки Теда его вытащил Роджерс Брэкетт. Дальнейшая жизнь Дина будет скована и в конце концов разрушена его усилиями скрыть свою тайну.