Перевод: Карла Маркс  для сайта james-dean.ru

В 1954 году Джеймс Дин вернулся на Бродвей.

Агент Тереза ​​Хейден, которая видела Дина в постановке пьесы "Посмотри на ягуара" и  внимательно следила за его работой на телевидении, рекомендовала его режиссеру Герману Шумлину. Шумлин был хорошо известен своей работой с ​​Лилиан Хеллман в Little Foxes на Бродвее, а затем был привлечен к созданию "Имморалиста", адаптации автобиографического романа Андре Жида о гомосексуальности.

На свое первое прослушивание Дин прикатил к офису режиссера  на 48-й улице на своем мотоцикле, одетый в сапоги длинной до бедер, куртку с бахромой, и в огромной шляпе. Шумлин нашел его "поразительным зрелищем," и был так впечатлен на прослушивании, что попросил его повторить "зрелище" еще раз для авторов адаптации, Рут и Августы Гетц, и продюсера, Билли Роуза.

Дин это сделал, и получил роль арабского шантажиста Башира. Джим посетил местные магазины ковров, чтобы приблизиться к культуре Ближнего Востока и расставить акценты, вживаясь в роль, слушал арабскую музыку со своим другом и дублером Билли Ганном, (который позже стал известным драматургом).

Труппа была небольшой, насчитывающей всего восемь актеров. Луи Жорден (Louis Jourdan) сыграл молодого французского археолога, которого мучает чувство вины за свою гомосексуальность. Джеральдин Пейдж исполняла роль его жены, наивно толкующей бесплодность их связи тяжелой лихорадкой мужа, который проводит свой медовый месяц в Африке.

Репетиции начались 18 декабря в старом здании Ziegfeld на Шестой авеню, где у Роуза было помещение. Почти сразу же Дин попал под влияние Шумлина, увидев в нем фигуру отца. Шумлин, в свою очередь, обнаружил, что молодой актер "замечательная и необычная личность, которая вносит в роль бесконечное разнообразие и экспериментирует с ней. Он очаровал меня. Но я решил, что хочу, чтобы он остановился на одной интерпретации, которая нравилась мне".

Но все было не совсем так. Джимми имел привычку исчезать, когда его вызывали. Это задерживало репетиции, в то время как другие актеры пытались найти его. Однажды он вызвал гнев режиссера тем, что играл в крестики-нолики на декорации. Другие люди, занятые в пьесе, были недовольны тем, что Шумлин предоставляет Дину слишком много свободы на сцене. Пол Хубер, актер-ветеран, который играл в бродвейской постановке Джона Бэрримора Гамлета, изъявлял претензии, что "Дин играет каждую сцену для себя. Он импровизирует во время всей своей чертовой игры".

Аделаида Клейн, у которой было несколько сцен,  вспоминает: "Джимми был жестким парнем во всем, что касалось его работы". Другой актер, Салем Людвиг, просто перестал с Дином разговаривать.

Отношения не улучшились, когда Дин начал ставить свой мотоцикл в тесном закулисье, и его коллеги-актеры были вынуждены протискиваться мимо него.

В довершение ко всем проблемам, Goetzes были недовольны адаптацией сценария, и призвали Роуза вмешаться.

Первоначально импрессарио оставался в стороне от работы над спектаклем, объясняя: "Я действительно ничего не знаю об этих байках". Но когда процесс покатился под гору, он свалил вину на Шумлина. 

"Мне нравятся эти актеры, Герман, - будто бы сказал он ему, - Но я боюсь, что я неправильно выбрал режиссера».

Услужливый и тихий человек, Шумлин любезно поклонился, и был заменен на Даниэля Манна, который ранее ставил "Татуированную розу" на Бродвее. Манн был полной противоположностью Шумлина: жесткий парень, не привыкший к излишествам, который вырос в Бруклине и служил офицером танка во время Второй мировой войны. Он был готов к любым случайностям, и оказался не по зубам молодому г-ну Дину. Новый режиссер пришел в проект практически перед премьерным спектаклем, назначенным уже в январе в Филадельфии.

Манн унаследовал бардак, и в Филадельфии он и другие работали круглосуточно, чтобы подготовиться к показу.

В сценарий внесли изменения, полностью переписали окончание. Были заказаны новые декорации на девятнадцать тысяч долларов, поскольку прежние "убили горем" г-жу Гетц. 

После редактуры сценария роль Дина была сокращена, и с уходом его наставника Шумлина он, казалось, потерял всякий интерес к спектаклю. Он цеплялся с режиссером. Он опаздывал на репетиции. 

"Есть и другие актеры на свете", - напомнил ему режиссер. - "Выбей из себя дерьмо".

Были моменты, когда Дин выглядел мертвым на протяжении всей репетиции. Когда миссис Гетц выговорила ему за это, он сказала ей:

"Я думаю, что я все сделал правильно".

Поскольку Дин подписал договор, Роуз не мог его уволить, так как должен был выплатить ему зарплату в триста долларов за неделю до закрытия спектакля.

После одной ссоры с Манном и взаимных грубостей, Дин ушел из репетиционного зала, и его место занял дублер. Уходя он шептал:

"Никто не может меня шпынять".

Все предположили, что Дин будет автоматически уволен, поскольку правилами это допускается; но когда он вернулся в театр час спустя, Дэвид Дж. Стюарт, представитель Equity, чудесным образом сгладил конфликт, и Дин остался.

"Он был странным и импульсивным, - вспоминал Манн. - Он был навязчивый, непостижимый, и полностью отказывался от сотрудничества. Не только в "Имморалисте" он демонстрировал свою разрушительную силу. И в то же время он был блестящим артистом».

Другие тоже это видели.

"Он двигался, как змея,  - говорил Абэ Федер.  - Вы могли буквально ощущать эти всплески чувственности на сцене».

Несмотря на все, качество исполнения Дина было изменчивым. На премьере в Филадельфии он был в отличной форме, но на следующий вечер его выступление было настолько вялым, что Роуз ворвался за кулисы и сказал:

"Ты никогда больше не подведешь меня".

Критики, однако, были только на премьере, и остались довольны. Рецензент Evening Bulletin писал о "сдержанности", "чувствительности" и "чрезвычайности". Жорден, Пэйдж и Дин получили восторженные отзывы. 

"Джеймс Дин отлично справился с ролью вкрадчивого арабского слуги», - значилось в колонке обозревателя, и далее: "Этот парень сидел в клетке в прошлогодней пьесе "Посмотри на ягуара", как вы помните".

После трех недель в Филадельфии, труппа вернулась в Нью-Йорк на неделю платных тестовых показов в театре Royale до официального открытия.

На такой просмотр приехал человек по имени Пол Осборн, увидел игру, и был особенно впечатлен Дином.

Осборн был драматургом ("В неспокойное время") и сценаристом ("Портрет Дженни"), а в тот момент работал над адаптацией романа Джона Стейнбека "К Востоку от Рая". На следующий день он позвонил режиссеру будущей картины, и рассказал ему о молодом актере, которого он видел.

Режиссером был Элиа Казан.

Один из самых известных режиссеров в Америке, Казан имел эксклюзивный контракт с Warner Brothers на одну картину в год, и студия давала ему виртуальный карт-бланш, чтобы инициировать и развивать свои собственные проекты.

Казан начинал как актер в театральной труппе в 1930 году, и появился в нескольких пьесах Клиффорда Одетс, но потом обратился к режиссуре. В 1947 году он выступил с сенсационной постановкой на Бродвее "Трамвая Желание" по пьесе Теннесси Уильямса, а Марлон Брандо стал звездой за одну ночь.

С тех пор Казан работал попеременно  на Бродвее и в Голливуде, где снял такие фильмы, как "Человек на канате", "Viva Zapata!" и "В порту", последний из которых принес ему вторую премию Американской киноакадемии за лучшую режиссеру.

Имя Дина не было новым для Казана, режиссер видел его на прослушивании в Актерской студии, и запомнил. Он также заметил Дина в телевизионных проектах, и в какой-то момент даже хотел предложить ему главную роль в бродвейской постановке "Чай и сочувствие", где ученики ложно обвиняют своего одноклассника в гомосексуальности, но роль досталась Джону Керру, выпускнику Гарварда, потому как он более походил на подростка-старшеклассника.

Осборн обострил режиссерское чутье Казана, который видел Дина только в роли Кэла Траска, трудного и независимого сына в романе Стейнбека.

Увидев Дина на сцене, Казан захотел пообщаться с ним.

"Я только что познакомился с этим парнем", - говорил он позднее.  - Я побыл с ним... и катался с ним на мотоцикле... Я понял, что это даже не тот вопрос - мог бы он сыграть или нет, я знаю, что это он".

Писателю Джо Hyams Казан рассказал следующее:

"Я выбрал Джимми, потому что он и был Кэлом Траском. Не было никакого смысла пытаться его изменить. Он имел зуб против всех отцов. Он был мстительным. Его не покидало чувство одиночества, мания преследования, подозрительность. И кроме всего прочего, он был чрезвычайно талантлив".

Казан отправил Дина на встречу с Джоном Стейнбеком, который тогда жил в Нью-Йорке. Автор сравнил Дина с "сопливым ребенком", но согласился с Казаном в выборе актера.

Как и ожидалось, открытие "Имморалиста" на Бродвее сопровождалось одобрением критиков. Отзывы в двух Times и Herald Tribune были благоприятными. "Было бы трудно найти изъяны в спектакле", пишет обозреватель Herald Tribune Уолтер Керр. Только критик New York Journal-American впал в пессимизм, назвав тему пьесы "интересной для малой и специфичной аудитории».

Дин привлек наибольшее внимание. Рецензенты пяти основных ежедневных газет похвалили его исполнение. Brooks Atkinson из Times заявил, что Дин привнес "коварную прелесть" в роль, а Ричард Ватт из New York Post, чьи чувства о спектакле были смешанными, рассыпался в комплиментах Дину.

На премьере Дин подал заявление об увольнении, чтобы поквитаться с Роузом. Он наслаждался размещением заявления за кулисами на доске объявлений. В течение предыдущих недель режиссер частенько кричал на Дина, приводя аргумент: "Так сказал Роуз". Но теперь последнее слово было за актером, и в верхней части бумаги он нацарапал: "Так сказал Дин". Роуз не понял юмора. В своих интервью он называл Дина "дрянью" и "проклятым неблагодарным".

Джимми остался доиграть необходимые две недели, и покинул труппу 20 февраля. Хотя он был без работы, он безусловно являлся самым счастливым безработным актером в Нью-Йорке. Элиа Казан и агент Джейн Дьюси уже занимались его голливудским контрактом, и в то же время он пока был волен поступать так, как ему вздумается.

Его тетя и дядя приехали в Нью-Йорк, чтобы увидеть "Имморалиста" и Джимми на афишах всего города, и он с гордостью представлял их своим друзьям, как «мои люди из Индианы".

Будучи неспособным долго сидеть без дела, Дин очень скоро принял участие в Women of Trachis – постановке по пьесе Софокла, которая проходила в New School for Social Research и ставилась по новому переводу Эзры Паунда. (Он работал над ним, находясь в психиатрическом госпитале святой Елизаветы, куда был помещен за пропаганду фашизма во время Второй мировой войны).

Сам перевод был напечатан в одном из зимних выпусков журнала Hudson Review. В актерском составе также принимали участие Илай Уоллак и Джозеф Салливан, а режиссером был Говард Сэклер, позднее написавший «Большую белую надежду» (The Great White Hope). Репетиции проходили в районе YMHA.

Как всегда, режиссеры либо любили Дина, либо ненавидели, и Сэклер не стал исключением. Он вспоминал: «С Дином было приятно работать, у него был превосходный инстинкт классической актерской игры. С его смертью мы потеряли не только кинозвезду, но также и Ореста, Гамлета, Пер Гюнта. Это тот актер, который действительно мог и умел играть».

В марте контракт Дина был подписан, но у студии Warner Brothers были сомнения относительно участия никому не известного актера в главной роли в столь крупном проекте. «Для них это был риск подобный тому, как поставить на темную лошадку в главной гонке Belmont Stakes», - говорил Казан. Чтобы успокоить студию, Казан  снял небольшой скрин-тест в Gjon Mili Studio, где Дин сыграл сцену с Джули Харрис.

Увидев эту пробу, у студии не осталось никаких сомнений относительно участия Дина в картине. "Темная лошадка" вселяла чувство уверенности в том, что Казан прав, и она придет с соревнований абсолютным победителем.