James Dean. A Biography, Val Holley, 1995

Перевод: Наталия Николаева для james-dean.ru

Глава 4.    Медвежья хватка[1]

«В Калифорнийском университете в Лос-Анджелесе нет звезд». Если новые студенты факультета театрального искусства не сохранили бы в памяти ничего другого из вступительной лекции доктора Ральфа Фрейда[2], он хотел бы, чтобы эта мысль была ими усвоена. «Вы находитесь здесь, чтобы учиться ремеслу – в актерской игре, создании декораций, костюмов, в установке света. Вы приходите сюда не для того, чтобы стать звездой». Задача факультета состояла в том, чтобы выпускать профессионалов, разбирающихся во всех аспектах театра.

Джеймс Дин, разумеется, находился в Калифорнийском университете именно для того, чтобы стать звездой. Короткое время он повозился с учебной программой факультета, но всякая возможность для него показать себя была обречена вследствие его хронической неспособности мириться с окружающим конформизмом. Что касается академических дисциплин, его статус студента подготовительного курса юридической специализации был просто уступкой пересмотренным пожеланиям его отца, то есть скорее помехой, чем возможностью.

Поступление в университет изменило логистику. Уинтон и Этель Дин жили теперь в пригороде Резеда в нескольких милях севернее университета. Вместо того, чтобы остаться жить у них и ездить на занятия, Дин предпочел искать жилье в кампусе или неподалеку. При подаче документов он отметил свой интерес к вступлению в какое-либо братство[3]; на основании личной информации, которую он предоставил – успешный спортсмен, обладатель многих наград в старшей школе – он был направлен в «Сигма Ню». Его приняли на испытательный срок, что позволило ему жить в доме этого братства (Гейли-авеню, дом 601).

Там он впервые встретил Джеймса Белла, такого же кандидата в члены братства, рослого темноволосого юношу, с которым подружился. Белла только что перевелся из университета имени Джона Хопкинса в Балтиморе. «Мы жили в спальном корпусе кандидатов с двухъярусными кроватями и шкафчиками, закрывающимися на замок, – вспоминает Белла. – В комнате было по шесть-восемь человек. Когда я впервые увидел Дина, он пылесосил в главной комнате. Он представился. Улыбался и был очень приветлив».

Дин знал, что его способности к баскетболу и прыжкам с шестом были слишком скромными для Калифорнийского университета, и он занялся другими видами спорта. Белла познакомил его с фехтованием, которое он воспринял с энтузиазмом. «На первом курсе в университете Джона Хопкинса я был фехтовальщиком, первым саблистом, рассказывает Белла. – Я начал фехтовать, когда мне было лет восемь-девять; мой отец фехтовал. Дин хотел научиться, и я стал показывать ему некоторые основы. Он был удивительно спортивным. Сукин сын провел укол против меня, впервые взяв в руки рапиру! Я был потрясен».

В первом письме, написанном Дином семье Уинслоу из Калифорнийского университета, выражался восторг по поводу греческой жизни (уклада жизни членов братства - прим. переводчика). Он говорил, что все это было слишком захватывающим, чтобы описать словами, поэтому вместо рассказа он шлет картинку. Письмо преисполнено радости от фехтования. Дин рассказывал, что познакомился с Белла и теперь перенимает азы фехтования у своего нового друга. По правде говоря, добавляет он, они с Белла были членами университетской команды по фехтованию.

Дин преувеличивал свою заявку на славу. По словам Белла, «в Калифорнийском университете был фехтовальный клуб, а не фехтовальная команда. И Дин не был членом клуба. Я видел, как он фехтует, единственный раз – когда в верхнем коридоре дома я показывал ему, как это делается».

Дин также сообщал своим тете и дяде, что он научился стрелять из ружья и оказался настолько перспективным стрелком, что ему было позволено в любое время пользоваться тиром.

Признавая, что новые навыки и жизнь братства неблагоприятно сказывались на учебе, он говорил, что будет держаться. Письмо было написано вскоре после победы со счетом 20:6, одержанной 18 октября футбольной командой Калифорнийского университета над командой Университета Пердью в ее кампусе в Индиане. Дин поддразнивал своего дядю насчет поражения Пердью и звал его в Калифорнию, где была крепкая команда «медведей» и футбол принимали всерьез. В заключение он упомянул, что его кандидаты-братья жаловались, что он не выключает лампу, чтобы дописать письмо.

Ларри Суинделл, приятель Дина по Городскому колледжу Санта-Моники, тоже перевелся в Калифорнийский университет той осенью. «Джим изменился после того, как стал принадлежать к братству, – говорит Суинделл. – Перемена заключалась в том, что он стал футболистом, или, точнее выражаясь, фанатом в Керкхофф Холле, здании студенческого союза, при футболистах. В частности, он подружился с защитником Эрини Стокертом и крайним (фланговым) защитником Дейвом Уильямсом». Оба спортсмена были членами «Сигма Ню». «В Керкхоффе была большая веранда, и у футболистов была там своя территория, – продолжает Суинделл. – Джимми обычно был там с ними. Его стремление идти вверх по социальной лестнице стало более заметным в Калифорнийском университете, хотя и в колледже Санта-Моники оно уже было очевидным!»

Еще одна причина, по которой можно было водиться с футболистами – у них были талоны на питание. «Футболисты были очень привилегированной кастой, – вспоминает Шарлотт Фридланд, студентка факультета театрального искусства. – У них были репетиторы. Кормили их в отдельном помещении в Аннекс. И если вы с ними ходили, они о вас заботились. Особенно Айк Джонс, футболист и студент отделения кино, красивый, как Гарри Белафонте. «А вы чего хотите?» – с ним всегда было так. Талоны на питание давали спортсменам, но кто ел, не обращали внимания».

Что касается романтических отношений, Дин стал встречаться с Джанеттой Льюис, девушкой из Техаса, членом сестер «Тета», занимавшейся театральным искусством. Он сопровождал ее на танцах в «Сигма Ню», где фотограф запечатлел одну из самых широких улыбок, когда-либо удававшихся Дину.

Хотя это времяпровождение отвлекало, его настоящей целью в Калифорнийском университете было – играть. Каждый семестр факультет театрального искусства показывал четыре большие постановки. Луи Кьютелли (позднее известный как Лу Кьютелл) рассказывает, что общие прослушивания начались в первый понедельник семестра и продолжались всю неделю. Участники должны были заполнить анкету, после этого их провожали на читку перед всеми четырьмя режиссерами. Каждое утро вывешивались списки тех, кого вызывали на прослушивание; режиссеры обсуждали сильные и слабые стороны, оптимальное использование заявивших о себе талантов до следующего понедельника, были вывешены окончательные списки актерского состава. Среди пьес, выбранных для постановки в осенний семестр, были «Макбет», режиссер Уолден Бойл, и «Папа – это все», комедия из жизни семьи амишей, режиссер Эдвард Хёрн.

«Я то был в кампусе, то не был, и не смог попасть на общие прослушивания, – рассказывает Кьютелли, незадолго до этого переведшийся из колледжа Глендейл. – Но я очень   хотел участвовать в «Макбете», поэтому попросил Уолдена Бойла устроить мне отдельное прослушивание. К моему удивлению, он согласился и позвал меня читать в пятницу».

Когда Кьютелли пришел, он увидел, что вместе с Бойлом сидит Эдвард Хёрн. «Я читал из «Макбета», но не особенно хорошо, – рассказывает он. – Тогда Хёрн попросил меня почитать из «Папа – это все». Я прочитал с листа». Много позже Хёрн сказал Кьютелли, что к той пятнице Джим Дин был предварительно намечен на роль Джейка, главного героя пьесы «Папа – это все». Но Хёрн не был полностью удовлетворен Дином, и отказался от него, послушав чтение Кьютелли. Кьютелли ничего не знал о сложном для Хёрна выборе и ушел после прослушивания с ощущением, что если ему доведется быть задействованным в «Макбете» хотя бы солдатом, это будет большая удача.

Утром в понедельник студенты в нетерпении столпились у доски объявлений. «Помню, как я просмотрел список актеров к «Макбету» и приуныл, потому что моего имени в нем не было, – говорит Кьютелли. – Но вдруг услышал, как кто-то презрительно воскликнул: «Что за чертов Луи Кьютелли?» Я получил главную роль в постановке «Папа – это все»!»

Тем временем в «Макбете» Дин был выбран на роль Малькольма, старшего сына Дункана, короля Шотландского. Не зная, что его обошли в борьбе за главную роль, он светился от счастья. В письме Уинслоу он называл свою удачу «самым волнующим событием своей жизни». Триста шестьдесят семь актеров и актрис пробовались снова и снова на заветные роли, а его выбрали в числе нескольких счастливчиков. Он называл Малькольма «чудесной главной ролью» и «значительной ролью». «Господи! Это сон, не будите меня никто»,– ликовал он.

Роль Малькольма действительно важная, с пространными и требующими работы речами, среди которых заключительный монолог пьесы. По невежеству Дин не боялся ее трудностей. Благодаря Джин Оуэн, работавшей с ним над «Гамлетом», у него имелось некоторое знакомство с Шекспиром. Но его единственным реальным опытом игры на пышном языке ушедшей эпохи  было выступление с «Рукописью сумасшедшего» Диккенса в старшей школе.

Джоэл Клименага, исполнявший роль Сиварда, английского полководца, вспоминает: «Постановка «Макбета» осуществлялась при очень странных обстоятельствах. Декорации замка Дунсинан находились на сцене, а Бирнамский лес – в оркестровой яме. Я должен был вести наступление на Дунсинан, но всегда был сильно близорук, а очков в Англии двенадцатого века не было. Я боялся растянуться. Поэтому во время репетиций я предложил Уолли Бойлу: «Я здесь, чтобы помочь Малькольму. Может быть, ты доверишь ему вести наступление? Бойл подумал, что это замечательная идея и сказал Джимми возглавить наступление.

Джимми сделал глубокий вдох и сказав «хорошо», повел наступление. После репетиции он подошел ко мне и сказал: «Ты старше и не так тщеславен. Поэтому ты носишь очки, а я большую часть времени не ношу. Но я такой же слепой, как и ты!» Так что это был случай, когда слепой вел слепого. Роговую оправу очков Джимми не часто можно было увидеть, когда он пришел в Калифорнийский университет. Он любой ценой избегал носить очки на людях. Во время спектакля мы иногда спотыкались где-нибудь на восьмом шаге атаки и среди публики хихикали».

Премьера «Макбета» состоялась в среду 29 ноября 1950 года в восемь часов вечера (всего было четыре вечерних спектакля и один утренний в четверг). В студенческой газете Калифорнийского университета «Дейли брюин» появилась благоприятная рецензия на постановку, но отмечены похвалами были только Макбет, леди Макбет и три ведьмы. Если Дин чувствовал себя забытым, на следующий день «Дейли брюин» наверстала упущенное, когда поместил на передовице его фотографию в роли Малькольма в сцене с Макдуфом и Банко.

Реакция конкретно на Дина в роли Малькольма была единодушно отрицательной, что заставляет думать, что та особая близость к «Гамлету», которую почувствовала Джин Оуэн еще в колледже Санта-Моники, не была перенесена на роль Малькольма. Или что он все еще был слишком неопытным, чтобы выразить это качество на сцене. «Его затмевал исполнитель роли Макбета Фрэнк Уолфф, которым он восхищался, – объясняла студентка Гейл Коуб. – Поэтому он как будто держался на заднем плане».

Он не произвел впечатления на студентов, посмотревших постановку. Джон Холден вспоминает, как думал тогда: «В нем просто нет этого! Он никогда не будет актером». Ларри Суинделл поморщился: «Джим был ужасен в «Макбете» – просто ужасен». Харв Беннетт, студент-репортер факультетской газеты театрального искусства «Спотлайт», высказывал мнение, что Дину не удалось показать какого-либо роста и из него получился бы никчемный король». Беннетт, впоследствии соавтор сценария и продюсер многих фильмов киноэпопеи «Звездный путь», говорит, что Дин играл Малькольма с акцентом, характерным для Индианы. «Это было совершенно неправильно», – вспоминает он. Реакция актеров, участвовавших в спектакле, была еще хуже. Их нарекания хорошо подытожил комментарий Джоэла Клименаги: «Игра на сцене – искусство сотрудничества, а Джимми был актером, который не мог сотрудничать».

Но, казалось, Дин находится в блаженном неведении относительно всех этих нареканий. Он заявляет в письме Уинслоу, что теперь его считают профессиональным актером режиссер, коллеги и публика. Еще более иллюзорным было его утверждение, что сыгранная роль сделала его заметно более популярным за считанные недели. Если ему удастся сохранить этот импульс, утверждал он, однажды он наверняка оставит свой след в мире театра.

Многие студенты театрального факультета, учившиеся в одно время с Дином, сохранили живые воспоминания о нем. С некоторыми он был дружелюбен. Других едва замечал. Он похвалил Рода Бладела, игравшего сына Макдуфа в «Макбете», за его дикцию. «Он сказал, что из всех актеров постановки он мог слышать, не напрягаясь, только меня, – сообщает Бладел. – Во время работы над «Макбетом» мы, бывало, болтали позади Ройс-Холла. Он говорил мне, что когда-нибудь хотел бы сыграть «Гамлета».

Единственная общая для нас дисциплина была антропология, лекции проводились в огромной аудитории. На итоговом экзамене он пытался помочь мне во время перекура, но я все равно провалился. 

Он не был провинциалом или деревенщиной. Казалось, что он чувствует себя уютно в городском окружении. В нем не было никакой изворотливости. По правде говоря, он был вполне обычным парнем, приятным, дружелюбным, здравомыслящим, красивым – и в очках и без них. Вы знаете, мы и не подозревали, что у него есть талант, который потом проявится в «К востоку от рая». Мы и не думали, что он может передать все это загадочное обаяние».

Лу Кьютелли уже получал небольшие роли в кино, Дин этому завидовал. Кьютелли рассказывает: «Джимми все время спрашивал меня: «Как это тебе удалось?» Однажды он сидел рядом со мной под деревом и повторял снова и снова: «Мне надо найти агента». Я думал, при той внешности, какой он был наделен, у него должно все получиться».

Вдохновленный успехом Кьютелли, Дин привлек Рода Бладела, чтобы тот помог ему подготовиться к прослушиванию для фильма «Я хочу тебя» (I want you) , который собирался снимать Сэм Голдуин с Фэрли Гренджер в главной роли. Дин хотел использовать сцену из пьесы Сиднея Кингсли «Детективная история» и попросил Бладела читать женские реплики. Когда Бладел критически высказался об интерпретации Дина, Дин стал называть его «мой старый наставник».

Моррис Грин, один из рабочих сцены при постановке «Макбета», вспоминает, что Дин был очень тихим, почти угрюмым. «Если вы говорили с ним, – рассказывает Грин, – все, что вы от него слышали, было «мда» или «ннет» в стиле Гэри Купера. Но вы должны были его заметить, он хотел, чтобы вы его заметили. Вы замечали его скорее, чем кого-нибудь, кто был любезным.

Газета «Daily Variety» или «Hollywood Reporter» всегда была в его заднем кармане. Это был позер.

Он всегда ходил вместе с Дэнисом Сандерсом, студентом кинематографического отделения, который потом получил Оскар в 1954 году за короткометражную картину «Передышка на войне» (A Time Out of War). Дэнис ездил на итальянском скутере «Веспа», и у Джимми тоже была «Веспа». Часто можно было видеть, как они бродят у бараков, группы временных построек периода Второй Мировой войны. Там была парковка. У семьи Дэниса Сандерса были деньги – это была семья со связями. Вот единственный человек, с которым я когда-нибудь видел Дина».

Редкий студент этого периода может вспомнить, чтобы Дин проводил время или был близок  с кем-нибудь еще на факультете. «Джимми всегда был отстраненным, – говорит Дик Альтман. – Мы, как правило, располагались группой на газоне позади Ройс-Холла и обедали. Часто можно было видеть в пятидесяти футах в стороне Джимми, сидевшего в одиночестве под деревом. Он никогда к нам не присоединялся».

Моррис Грин продолжает: « У меня было такое чувство, что если бы вы были кем-то, кто мог бы повлиять на будущее Дина, он бы ходил с вами. Если бы мог вас использовать, ходил бы с вами. Это то, что я понял о нем немедленно. С ним нельзя было просто шутить или болтать. Что касается сексуальной ориентации, не припомню, чтобы думал, что он предпочитает мужчин или женщин. Просто выражаясь, он видел цель. Он произвел на меня впечатление человека, убивающего время в Калифорнийском университете, пока не приобретет связи».

Хотя Дин исполнял свои обязанности джентльмена в том, что касается свиданий, некоторым из его коллег стало известно, что он иногда крутился на границе мира геев. Джон Холден, ветеран, поступивший в Калифорнийский университет на основании закона о социальной реабилитации ветеранов войны (GI Bill of Rights 1944), сказал: «Однажды вечером после репетиции или какого-то позднего мероприятия в университете мы с Джимми шли к парковке. Он сел со мной в мою машину. Я не особенно хорошо знал его, но у нас был доверительный разговор. С его стороны не было никаких попыток соблазнения, но я мог определить, что он в очень завуалированной форме хочет выведать информацию о жизни геев. «А ты когда-нибудь ходишь в эти бары? – спросил он. Я сказал, что бывал в некоторых, но там не было весело, и переменил тему».

Через Джанетту Льюис во время репетиций «Макбета» Дин приобрел двух новых друзей. Это были Джоанна Мок, игравшая леди Макдуф, и Билл Баст, ее молодой человек. Они вчетвером стали ходить на двойные свидания и однажды в пятницу после репетиции «Макбета» экспромтом решили поехать вдоль Тихоокеанского побережья до Санта Барбары, чтобы позавтракать там. «Мы ехали на машине моего отца, – вспоминает Мок, – и Билл забыл заправить ее, поэтому она остановилась, и мы там застряли. Мы с Джимми должны были вернуться к субботней репетиции, поэтому Билл и Джанетта остались с машиной, а мы поехали автостопом. Джимми придумывал истории для людей, которые нас подвозили. Он мог сказать, что мы муж и жена и были в гостях у родственников в сельской местности или еще что-нибудь в этом роде».

Вскоре после завершения «Макбета» Дин присоединился, а потом оставил постановку одноактной пьесы «Край, милый сердцу» (Land of Heart’s Desire) Уильяма Батлера Йейтса. «В том семестре, – сообщает Джоэл Клименага, – мы с Биллом Бастом жили вместе в Kelton flophouse, общежитии примерно на двадцать студентов по адресу Келтон, 555. У Билла была роль в пьесе «Край, милый сердцу», а студентом-режиссером был Тед Шэнк. Однако дисциплина на нашем факультете была очень строгая и, если вы не являлись на репетицию, вам предлагали уйти с факультета.

Однажды в субботу вечером у Билла допоздна было свидание с Джоанн Мок. Точнее, я уже встал, когда он вернулся. В полдень он еще спал, а репетиция одноактной пьесы начиналась в час. Примерно в 12.30-12.45 в дом пришел Джимми Дин, зашел в комнату Билла и обнаружил, что Билл еще спит. Я сидел на кухне, Джимми заглянул и сказал: «Я думал, у Билла днем репетиция». Я сказал ему, что это верно. Тогда Джимми пробурчал «хмм» и ушел».

В час с чем-то Дин пришел в репетиционный зал. «Насколько я помню, – говорит Тед Шэнк, – оба – Джимми и Билл – проходили прослушивание, и я выбрал Билла, а не Джимми. Потом для Билла стало проблемой приходить на репетиции. Я обсудил с ним это и сказал: «Давай условимся, если еще раз такое повторится, нам придется взять другого человека на эту роль». Джимми зашел и сказал: «Я слышал, если Билл еще опоздает, вы собирались взять другого человека». Я ответил, что это верно, он еще не то чтобы ужасно опаздывает. Джимми возразил, что он только что проверял и обнаружил, что Билл проспал звонок будильника. И я сказал ему, что роль его».

Странно, но рецензия в газете «Спотлайт» на «Край, милый сердцу» не называет Дина (или Баста, если уж на то пошло) среди участников. «Думаю, вот что случилось, – поясняет Клименага, – Джимми не мог передать специфический ирландский говор, необходимый в этой пьесе, а Тед Шэнк был перфекционистом».

Новогодний вечер был прекрасным итогом хорошего года для Дина. Он был среди гостей на вечеринке в театре кампуса, которую устроил Джим Уоссон (исполнитель роли Банко в «Макбете»). Ларри Суинделл слегка удивился, когда Дин пришел с Дайан Хиксон из Городского колледжа Санта-Моники. «Дайан не перешла в Калифорнийский университет вместе с остальными, – говорит Суинделл. – Я видел, как они целовались, когда пробило полночь. Я не знал, что он все еще общается с ней».

В ту зиму друг Дина Джеймс Белла оказал ему непреднамеренную, но ценную услугу. Белла, один из кандидатов «Сигма Ню», также интересовавшийся актерством, благодаря семейным связям обзавелся агентом, Изабель Дресмер. Как объясняла Дресмер впоследствии, для Белла проблема попасть в кино состояла в том, что он выглядел старше, а не моложе, чем он был. «Не думаю, что я могу где-нибудь найти тебе применение в этом возрасте, – призналась она ему. – Но я попробую».

Для Белла появилась возможность прорыва, когда к Дресмер обратился Кен Дайсон, режиссер по кастингу студии Jerry Fairbanks Studios, в связи со съемками рекламы Пепси. «Он просил ребят, которые выглядели бы лет на шестнадцать-восемнадцать, но на самом деле были бы старше, – говорит она, – чтобы избежать проблем с законом при использовании детского труда. По его словам, они даже не должны быть актерами, он просто хотел заполнить ими карусель в Гриффит-парке».

«Я понимала, что для молодого актера это была бы прекрасная возможность получить профсоюзную карточку (union card), – продолжает Дресмер. – Поэтому я сказала Белла: «Для подростка ты ужасно высокий, но надень облегающие джинсы и свободный свитер и держись на заднем плане, может быть и пройдешь». Я сказала ему и другим привести с собой друзей. Всего я собрала порядка тридцати пяти ребят».

«Кен Дайсон пригласил меня на ланч в Гриффит-парк. Чтобы тридцати пяти подросткам не таскаться ко мне в офис, для того чтобы отдать мне, их агенту, по полтора доллара комиссионных, я сказала им принести деньги, когда я была там на ланче. Белла дал мне три доллара, и я сказала ему, что нужно было только полтора – это звучит смешно в наше время – и он объяснил: «Нет, это за Джимми Дина». И я спросила, кто это. «Они отдельно снимают его и девушку, как они хватают бронзовое кольцо[4]». И я подумала: «Эге, из всех ребят на карусели они выбрали Дина для этой съемки. Присмотрюсь-ка я к нему».

По словам Белла, был второй день съемок рекламы Пепси в студии. «Там фигурировали  танец джиттербаг и пианино, – рассказывает он. – Я должен был быть главным персонажем, но я вяло танцевал. Дин был поживее. Он влез на сцену и показал мне, как надо танцевать. И его пригласили на второй день съемок».

Изабель Дресмер вспоминает: «В тот вечер Белла позвонил совершенно расстроенный. Он говорил: «Представляете, мне пришлось вытаскивать Дина из постели, а он был пьяный – Джимми сильно пил в то время – и ему было все равно, пойдет он или нет. Я говорю ему: «Ты обещал» и теперь они позвали его снова работать завтра в студии за пятьдесят пять долларов в день (минимальная оплата для членов профсоюза в то время). Он будет работать в студии, а меня не позвали». Дресмер старалась утешить его, но услышав, что Дина отобрали во второй раз для крупного плана, она почувствовала, что ее инстинкт агента начал действовать.

«Я пригласила его, – говорит она, – он как бы повалился на диван, он никогда не садился. Просто как будто плюхался. Я спросила его, хочет ли он делать карьеру». Дин уже ясно давал понять своим коллегам, что он страстно желал стать актером, но для Дресмер он надел одну из своих масок. «Могу я подзаработать?» – спросил он небрежно.

Дресмер считала, что он может подзаработать. «Его преимущество состояло в том, что он выглядел моложе, понимаете, а это уже что-то». По законам штата Калифорния, «до восемнадцати лет вы можете работать только четыре часа и при вас должен быть социальный работник или педагог. Поэтому мне виделось, что он способен играть роли на несколько лет моложе своего возраста[5].

«Это было очень странное время в Голливуде. Чтобы получить профсоюзную карточку union card, вы должны были иметь работу, но как получить работу, если вам не могут ее дать, пока у вас нет карточки? Джимми получил свою карточку благодаря съемкам в рекламе Пепси. В то время была борьба между Гильдией актеров экрана (SAG – Screen Actors Guild) и Американской федерацией актеров телевидения и радио (AFTRA – American Federation of Television and Radio Actors). Появился телефильм и проблема заключалась в том, в ведении какого профсоюза он окажется. Поэтому во время этого конфликта на основании Акта Тафта-Хартли можно было работать до тридцати дней, не принадлежа ни к одному профсоюзу. Так Джимми работал, не имея карточки.

«Как мне представлялось, Джимми будет нужен контракт со студией с возрастающим гонораром на протяжении семи лет – если его хватит на столько. Роберт Тейлор и Роберт Стэк достигли положения звезд по такой схеме. Ему нужно было сделать это, пока ему не исполнилось двадцати пяти. Иначе в промежутке между этим временем и сорока годами у него было бы мало работы, потому что его лицо выглядело бы слишком детским.

«Однако со мной он никогда не заключал контракт, потому что я не считала его достаточно стабильным. Я не была уверена в нем. Я сомневалась.

Фотограф Уилсон Миллар, мой друг, согласился бесплатно сделать целое портфолио портретов Джимми. Уилсон был довольно известен своими портретами животных, и это забавляло Джимми. Он также много лет фотографировал всех звезд, посещавших Греческий театр в Гриффит-парке. Для женщин он был хорош, а его мужчины-модели были мужественными.

«Я не хотела, чтобы Джимми был хорошеньким мальчиком. Да он и не был. У него был великолепный профиль, а анфас просто миловидно смотрелся. Его глаза были слишком близко посажены для фотографии и из-за близорукости он сутулился. В движении это было нормально. Но ему не удавалось выглядеть романтическим героем или сильным «бруталом». Я отнесла его к типу герой-подросток.

Чаще всего глаза актера – главное на экране, но яркой особенностью Джимми был рот. Я считала, что он был Мэрилин Монро в мужском обличье; вся его романтическая и сексуальная привлекательность была в движении и игре этого рта.

Но тем не менее я нашла ему восемь-девять работ за тот год. Это не были большие роли, но он был на виду. Крупные студии по ночам просматривали отснятый материал, и даже если вы участвовали только в одной сцене, режиссеры и продюсеры могли вас заметить. Хотя актеры ворчали, что их никуда не берут, таким образом их видели».

Хотя у Дина теперь был агент, 1951 год стал для него не слишком счастливым. Для начала, жизнь в братстве стала тягостной. Как десятилетия спустя стало известно из ежеквартального журнала братства «Сигма Ню» «Дельта», с первых дней Дина в качестве кандидата были сигналы о том, что ему «трудно приспосабливаться к стилю жизни сообщества, основанному на взаимопомощи, взаимообмене. Он оставался в стороне от мероприятий сообщества, предпочитая быть на обочине, а не участвовать в волнующих событиях той поры. Большую часть времени он проводил в своей комнате, набрасывая рисунки в духе Сальвадора Дали, например, налитые кровью глазные яблоки, подвешенные в воздухе и глядящие на выжженный лес». (Мотив глазных яблок, так заметный в акварелях, которые рисовал Дин во время своего короткого отстранения от занятий в старшей школе Фэрмаунта, перешел в период его жизни, связанный с Калифорнийским университетом).

Мануэль Госалез, командир ячейки «Сигма Ню», говорил: «Я не могу точно сказать, были ли эти рисунки свидетельством отстраненности характера Джимми. Однако я действительно считаю, что они указывают на то, что он проводил много времени в таких индивидуальных занятиях, а не принимал участие в каких-либо совместных делах. Очевидно, ему было неуютно в нашем обществе».

Есть множество версий того, что стало последней каплей в деле Джеймса Дина, и все они говорят о кулаках. Одна связана с обязанностью кандидатов делать уборку в доме. Дважды Гонсалез, проверяя работу Дина, отказался ее принять, что послужило поводом для Дина разбить ему нос. Другая версия утверждает, что Дин двинул другому члену «Сигма Ню» за то, что тот усомнился в его мужественности, потому что он изучал театральное искусство. Ричард Скотт, другой кандидат, живший вместе с родителями, а не в доме братства, рассказывает, что слышал, что конфликт развился из шутки, которую кандидаты задумали проделать над «активистами» (активными членами) во время ужина. Она быстро переросла в сражение едой, где Дин избил кого-то. Что бы ни произошло на самом деле, в начале нового года в «Сигма Ню» Дина попросили вернуть свою булавку кандидата.

Ричарду Скотту нравился Дин – они ходили на двойные свидания – как и другим кандидатам. В тот вечер, когда происходила инициация, говорит Скотт, они сплотились и заявили активным членам, что собираются уйти из братства, все кандидаты как класс, если Дину не позволят вернуться. Каким-то образом с этим давлением справились, и их бунт сошел на нет через пару часов. Но это был жест доброй воли по отношению к Дину.

Подводя итог пребывания Дина на положении кандидата, Джеймс Белла говорит: «Я стал действующим членом «Сигма Ню», а Дин не был принят. Дело в его личности. Он был слишком эксцентричным. Будьте уверены, я считал, что с ним не соскучишься. Никогда не знаешь, что он сделает в следующий момент. Он был прирожденный артист; он любил быть в центре внимания. Но «Сигма Ню» – это истеблишмент, а Дин не принадлежал к истеблишменту. Его просто не желали там видеть»[6].

Дальнейшее разочарование Калифорнийским университетом наступило, когда Дину не удалось попасть в актерский состав ни одной из главных постановок весеннего семестра. Он страстно хотел получить главную роль мальчика-чародея Джона в пьесе «Лунная тьма» (Dark of the Moon), но ее режиссер Эдвард Хёрн был как раз тем человеком, который наложил вето на его участие в пьесе «Папа – это все». Те, кто принимал решения, не искали того особого качества фотогеничности, которое так захватило людей, снимавших рекламу Пепси. Дин обиделся и отдалился от своих друзей, вместо того, чтобы легко отнестись к потере[7].

Ему досталась хорошая роль в одноактной пьесе. «В весеннем семестре 1951 года среди одноактных пьес, написанных студентами, была «Топор Божий» (The Axe of God) Ричарда Эшлемана, тогдашней суперзвезды нашего кампуса среди драматургов, – говорит Ларри Суинделл. – «Топор» это Мартин Лютер. Джимми был в роли молодого монаха. Он начал репетировать и считал, что «Топор Божий» – потрясающая пьеса».

Ричард Эшлеман вспоминает: «Джимми играл молодого монаха, который пришел в Вартбург в поисках Мартина Лютера, находившегося там в изгнании. Он встречает Лютера в обществе Катарины фон Бора (его будущей жены). Кажется, что Лютер больше беспокоится о своем запоре, чем о Боге. Без слов понятно, что молодой монах разочарован и говорит, что собирается вернуться в свой орден. Катарина фон Бора, которую играла Гейл Коуб, пытается объяснить ему все про Лютера. Как драматург я должен был отдать все в руки режиссера и актеров, но сцены между Джимми и Гейл были так увлекательны, что я продолжал приходить на репетиции».

Коуб сообщает, что Дин всегда экспериментировал на репетициях. «Он был необыкновенным, – говорит она. – Если вы следили за тем, что он делает, вы могли обнаружить удивительные вещи». Фон Бора ждет ребенка от Мартина Лютера и это кажется монаху таким отвратительным, что он настаивает, чтобы она сделала аборт. «Его персонаж был твердо убежден в своей точке зрения, и мой тоже, – говорит Коуб. – Это вызвало серьезный конфликт».

Однажды вечером после репетиции у Дина был глубокий разговор по существу с Ричардом Эшлеманом. «Он попросил подвезти его домой, и я довез его до линии домов, принадлежавших братствам, – говорит Эшлеман. – Но прежде чем он зашел, мы долго сидели в машине и разговаривали. Он жаловался на жизнь в братстве – говорил, что у него была там пара драк. Он рассказал мне о том, что его отец хотел, чтобы он выбрал юридическую специализацию. Он был всем недоволен и хотел перемен. Он спросил, как я думаю, достаточно ли его актерских способностей, чтобы оправдать переход от юридической специализации к театральной. На основании того, что я видел на репетициях, я сказал, что есть. Но чтобы поменять свою специализацию в Университете Калифорнии, нужно уйти, а потом поступить позднее. Я призвал его сделать это».

Постановка пьесы «Топор Божий» была хорошим опытом, но она не могла сравниться с восторгом первой профессиональной работы. «Некоторое время спустя после рекламы Пепси, – говорит Изабель Дресмер, – Кен Дайсон позвонил мне и сказал, что на студии Jerry Fairbanks Studios собираются снимать пасхальный телеспектакль для сериала Father Peyton's TV Playhouse, права на показ которого продавались различным каналам, и они хотели, чтобы именно Джимми сыграл апостола Иоанна». Дину была отчасти знакома динамика религиозной драмы, потому что два года назад  в Марионе, штат Индиана, он играл на пасхальном конкурсе менялу, изгоняемого Христом из храма.  Телеспектакль назывался «Первая гора», отсылка к Голгофе, и у апостола Иоанна в нем мало слов, но он появляется в нескольких сценах.

Названный в газете «Голливудский репортер» «самым амбициозным и впечатляющим телевизионным фильмом из когда-либо планировавшихся, «Первая гора» задействовала пятьдесят актеров, в том числе некоторых видных голливудских звезд и характерных актеров. Режиссером был намечен Артур Пиерсон, ветеран Cecil B. DeMille productions, и потому очевидный выбор для религиозного фильма.

Съемки «Первой горы» проходили в последнюю неделю февраля. Джеймс Белла, занятый в роли солдата, говорит: «У Дина был сильный грипп во время съемок. Я подвез его на студию на моей машине Model A со съемным верхом, а было холодно. Я просто заставил его работать и чуть не угробил его при этом, наверное. Как бы там ни было, мы оба явились на все вызовы. Но из-за гриппа его голос стал довольно хриплым. Когда телеспектакль транслировался, некоторая часть женской аудитории приняла нездоровье за сексуальность».

Перед пасхальным телеспектаклем изгнание из братства «Сигма Ню» заставило его найти новое жилье. Характерно, что в критической ситуации он не был слишком гордым, чтобы просить о помощи. В этом случае он обратился к Биллу Басту. Однажды вечером, оказавшись вместе с Бастом в автобусе, ехавшем из Голливуда, Дин искусно использовал свое очарование, польстив Басту похвалой его уму и утонченности, а потом предложил вместе отправиться на поиски квартиры на следующий день. В конце концов, разве вдвоем не проще платить за квартиру, чем в одиночку?

Будущие соседи по комнате сразу полюбили просторную трехкомнатную квартиру, обставленную в стиле американского Юго-запада. Хотя она стоила дороже, чем могли себе позволить два студента, они не устояли перед убранством и жизнерадостной атмосферой. Аванс за аренду квартиры опустошил кошельки обоих. Через месяц, когда казалось, что Дин никогда не внесет свою долю арендной платы, подоспел его гонорар за съемки в «Первой горе», и спас положение.

К этому времени Дин прогуливал занятия и ездил на своем Chevy 1936 года в Голливуд поискать роли или посидеть в офисе Изабель Дресмер. Вполне понятно, что, воодушевленный своим пасхальным телеспектаклем, он считал, что его актерское будущее связано с Голливудом, а не с Калифорнийским университетом. Потом представился еще один счастливый случай. Билл Баст рассказал ему о семинаре по актерской игре, который проводил вне кампуса актер Джеймс Уитмор.

Семинар обязан своим возникновением студенту магистратуры Джону Холдену, который близко знал Уитмора в Школе драмы Йельского университета. Весной 1950 года Калифорнийский университет показал постановку «Тот, кому достаются пощечины» (He Who Gets Slapped), где Холден и Баст играли клоунов. «Уитмору нравилось, как в Калифорнийском университете ставили спектакли, поэтому он пришел посмотреть на меня, – рассказывает Холден. – Когда Баст услышал, что придет Уитмор, он упросил меня представить его. Я спросил Уитмора, не возражает ли он, если один студент выпьет с нами после спектакля. Он согласился, и Баст пошел с нами. И закончилось это тем, что он доминировал в разговоре».

Следующей весной Уитмор позвонил Холдену и спросил: «А ты будешь ходить на эти занятия?» Холден сказал, что не понимает, о чем речь. Он был удивлен тем, что Баст обсуждал проведение семинара с Уитмором, не сказав ему об этом. «Уитмор сказал, что ему хочется, чтобы я ходил на эти занятия, потому что я буду единственным человеком, которого он знает», – говорит Холден. – И я пошел. Сначала семинар проходил в Brentwood Country Mart, но иногда занятия проводились и в других местах, в том числе в моем доме в Санта-Монике».

Уитмор говорил, что он согласился проводить семинар «исключительно из эгоистических побуждений, чтобы подтвердить для себя то, чему научился в Актерской студии в Нью-Йорке и посмотреть, применимо ли это для молодых и возможно ли передать это молодым». Кроме актёрских этюдов, развивающих использование чувств и воображения, Уитмор надеялся донести до класса необходимость найти, «к чему ты прежде всего стремишься, как художник». Увлеченный мастерством и знаниями Уитмора, Дин быстро завоевал расположение актера-ветерана.

А в Калифорнийском университете премьера спектакля «Топор Божий» была назначена на 21 марта, но без Джеймса Дина. Ричард Эшлеман сожалеет: «Призывая его бросить университет, я рубил сук, на котором сидел, потому что он действительно бросил университет. Насколько я помню, он предупредил нас примерно за неделю, что уходит из постановки. Наш заведующий художественно-постановочной частью должен был взять на себя его роль». Ларри Суинделл, писавший рецензии на одноактные пьесы для газеты «Daily Bruin», говорит, что был крайне удивлен, когда увидел заведующего художественно-постановочной частью в роли Дина. Кроме тех, кто был задействован в «Топоре Божьем», никто из коллег Дина не помнит, чтобы он прощался или даже говорил им, что уходит.

Когда позднее репортеры спрашивали, почему он бросил университет, Дин называл целый ряд оснований. «Мне сказали в университете, что я должен уйти», – сообщил он Майку Коннолли, подразумевая, что он не соответствовал академическим стандартам. Говарду Томпсону из «Нью-Йорк Таймс» он сказал: «Я дал в нос паре парней, и меня вышвырнули. И я был недоволен, что специализировался на праве». Когда Хедда Хоппер брала у него интервью, он объяснил: «Я терпеть не мог замшелых ботаников, прихлебывающих чай, это академическое дерьмо». Вероятно, последнее утверждение ближе всего к истине.

Во время репетиций «Макбета» у Дина был откровенный разговор с Гейл Коуб, работавшей над костюмами. «Он подошел ко мне, когда я резала клетчатую ткань, чтобы получилась бахрома, и спросил, зачем я это делаю, – рассказывает она. – Я ответила, что должна это делать, потому что в этом семестре изучаю костюмы. Я постаралась объяснить, что от нас ждут, что мы изучим все виды работ, которые используются при создании театральной постановки. На него это не произвело впечатления. Он сказал: «Я хочу играть. Я не хочу делать всю эту остальную работу». Своим уходом из  Калифорнийского университета он доказал, что говорил серьезно.